ПАТРИОТ МАЛОЙ РОДИНЫ
Владислав Константинович Киселев, которому в октябре этого года исполнится 95 лет, относится к поколению советских людей, для которых понятие «патриотизм» не пустое слово. В этом убеждаешься, прочитав его многостраничную книгу «Автобиография». Главное место в ней отведено воспоминаниям, в том числе о годах, проведенных в детстве и юности в милой ему Добринке. Здесь он окончил Чуевскую среднюю школу, приобрел первые трудовые навыки.
Получив аттестат зрелости, Владислав отправился на учебу в Москву, в институт. Перед отъездом родственники и близкие будущему студенту люди собрали ему самое необходимое: кто-то принес шапку с собственной головы, кто-то ботинки, пусть и поношенные… Сообща наскребли деньжонок на билет и на первое время нахождения в столице. Семья Киселева жила бедно, как и большинство других, но стремление выручить друг друга в трудной ситуации было тогда присуще многим. Чувство благодарности за ту помощь не угасает во Владиславе Константиновиче по сей день.
— Свою малую родину он любит особой, трепетной любовью, — утверждает хорошо знающий автора книги журналист Валерий Николаевич Волокитин. — Часто звонит, интересуется: «Что в Добринке нового? Как обстановка?» С удовольствием знакомится с содержанием присылаемой ему нашей газеты. За всю взрослую жизнь не было, пожалуй, такого года, чтобы он засиделся в Москве. Его душа буквально рвется в родные пенаты. В последний раз, несмотря на возраст, почти ослепший, в сопровождении верного друга и помощницы — жены Риммы Александровны он побывал у нас несколько лет назад.
Каждый приезд — это посещение дорогих ему мест. Прежде всего — семейного гнезда Веретенниковых, Пополитовых, Киселевых на улице Советской, где жили его мать, две тети и сестренка Лида, с детских лет после болезни ставшая почти недвижимым инвалидом, но не павшая духом. Она писала стихи, публиковавшиеся в добринской газете. С трудом владея руками, занималась фотографией, вязала, вышивала и могла даже завязать красивым узлом галстук обожаемому брату. Она была для Владислава примером стойкости и жизнелюбия.
В последующие приезды — посещение Чуевского кладбища, где упокоились души дорогих ему людей, и Никольского храма, чтобы помолиться, поставить свечу, внести посильную лепту на церковные нужды. Никогда не проходил мимо школы, с чувством искренней признательности вспоминая любимых учителей.
Вот такой он, наш земляк! Встретив на улице этого невысокого, худощавого, скромно одетого человека в очках, вряд ли кто догадается, что перед ним заслуженный ученый, в прошлом министр и ответственный работник ЦК КПСС. Сам он предпочитает умалчивать об этом.
Ровесник района
Родился 11 октября 1928 года в п. Добринка, который за три месяца до этого стал районным центром. Появился на свет в родительском доме, расположенном в трех минутах ходьбы от райкома и райисполкома, и в пяти минутах от станции. Роды принимала бабка-повитуха в комнате за печкой. Фасад дома выходил на дорогу, пересекавшую Добринку с севера на юг. Дорога шла через железнодорожный переезд и потому была постоянно загружена — зимой санями, летом телегами с впряженными в них лошадьми или волами. Весной и осенью она превращалась в черное, густое, липкое, труднопроходимое месиво. Летом же была покрыта толстым слоем пыли, которая вздымалась вверх под копытами животных и подолгу висела в воздухе. Задняя сторона дома была обращена на огород, за которым находились небольшой лужок и довольно чистое озеро. За озером и деревьями, что за ним, виднелась на фоне неба высокая колокольня церкви.
Папа работал в Липецке, строил тракторный завод. Он писал маме длинные письма химическим карандашом на тетрадных листах, присылал деньги, иногда приезжал. Затем папины денежные переводы стали оскудевать, приходить все реже. Мама махнула на это рукой и связь с отцом прекратилась.
Таким образом, в нашей семье оставалось шесть человек. Семья большая, а из мужиков один я. Приходилось трудно. Бабушка Таня умела вязать кружева. В то время они были модными. Их вплетали в наволочки для подушек, пришивали к простыням, вязали целые кружевные скатерти. Бабушкины изделия пользовались большим спросом. Продавала она их и в окрестных селах. Нередко брала меня с собою в Наливкино, Прудки, Воскресеновку, Мазейку, Терпигоревку и другие деревни, отстоящие недалеко от Добринки. Расплачивались с ней молоком, творогом, мукой, пшеном, а главным образом картошкой.
Хорошо запомнился быт деревенских жителей. Как правило, саманные, крытые соломой дома. Земляные полы, справа от входа деревянная лавка, на которой ведра с водой, другая посуда. В переднем углу икона с лампадкой. Перед ним справа деревянный стол, ничем не покрытый, около стола табуретки. Слева от входа русская печка с полатями.
В доме чисто, от пола исходит приятная прохлада. Летом нас нередко угощали молочком или прохладным квасом.
Мама трудилась в колхозе «Красный профинтерн», земли которого примыкали к Добринке. Уходила еще до восхода солнца, а возвращалась нередко, когда уже светила луна. Быстро умывала нас с сестрой Лидой, мыла ноги, которые очень щипало от цыпок, и ложилась спать.
Пока мама была на работе, мы с Лидой забавлялись как могли. Часто вместе с другими соседскими ребятишками болтались у дороги, через которую непрерывной вереницей тянулись зимой сани, а летом дроги, арбы, тарантасы и очень редкие в то время и удивительные для нас трактора и автомобили.
В летнюю жару мы насыпали дорожную пыль в бумажные кульки, которые бросали высоко вверх с присказкой: «На кого Бог пошлет». В полете кулек разрывался, ребятишки разбегались, а зазевавшимся доставалась хорошая порция пыли на голову и за воротник.
После летних дождей по обеим сторонам дороги образовывались длинные широкие лужи глубиной выше наших ребячьих колен. Мы любили ходить по этим лужам, иногда падали, ухватившись за покрытую водой траву, подтягивались животом вперед по дну канавы, имитируя плаванье.
Тетя Нина, мамина сестра, с самого юного возраста была активной общественницей: комсомолка, участница продразверстки — изъятия излишков хлеба у кулаков, прятавших его на своих подворьях. Тетя Нина рассказывала, как укрыватели хлеба напускали на них собак, выходили навстречу с топорами и вилами. Но она не трусила и даже участвовала в борьбе с бандитами Мамонтова, которые в то время орудовали на Тамбовщине и появлялись в окрестностях Добринки. Она носила темно-зеленую гимнастерку, кожаный пояс с портупеей, на котором висела кобура с наганом.
Когда тетя Нина собирала продразверстку и отправляла хлеб в города России, у нас дома было нечего есть. Такой вот идейный человек была.
Следующей по возрасту добытчицей и кормилицей была Любаня, сестра моей мамы. Чтобы как-то накормить двух малышей и четырех взрослых, она всегда была в поисках заработка. Постоянной работы в Добринке найти не удавалось, приходилось довольствоваться временными: вымыть окна и полы в столовой после ремонта, перелопачивать, чтобы не загорелось, зерно на элеваторе, грузить сахарную свеклу в вагоны на свеклопункте.
Приходя с работы на элеваторе, она высыпала из валенок около килограмма зерна, которое толкли в ступе и варили из него похлебку. Иногда в валенки попадали колючие семена сахарной свеклы. Эти семена ранили ноги, но они продавались на базаре стаканами за хорошие деньги.
А еще устойчивое воспоминание из детства — чувство холода. Добринка расположена в степной зоне: лесов нет и дров тоже. Зимой русскую печку топили соломой. Потом поставили буржуйку с трубой, уходящей в дымоход этой печки. Буржуйку топили чем попало: засохшими стеблями крупной травы, ветками кустарника, навозом.
Школьные годы
Школа располагалась на центральной улице, упиравшейся в железнодорожный вокзал, и своим фруктовым садом прилегала к железной дороге. Директором школы был Кожевников, он же учитель географии.
Несмотря на то, что школа стояла близко, добраться до нее в весеннюю и осеннюю распутицу было очень трудно. Надо было миновать длинные глубокие лужи по обеим сторонам дороги, а также липкую, тяжелую, густую грязь на обочинах и особенно на самой дороге, разбитой копытами лошадей и колесами телег. Грязь была такая, что, если в нее наступишь, трудно было вытащить ногу. Иногда нога вылезала, а обувь оставалась добычей этой грязи.
Мама устроилась уборщицей в школу и при необходимости носила меня туда на руках.
Учеба и общение со сверстниками захватили меня. В школе я записался сразу в несколько кружков. Наивысших результатов достиг в драматическом. Читал стихи, исполнял роли в пьесах. Обучался театральному искусству у заезжего актера, который собирал в районном клубе членов драмкружка и объяснял нам, как нужно двигаться на сцене, произносить слова, чтобы их было слышно в зале. Рассказывал об интонациях, жестикуляции, системе Станиславского.
За первый год учебы я получил похвальную грамоту, за второй — похвальную грамоту и книгу «В морской глубине» океанолога Гиби. В ней рассказывалось о жизни водных животных: рыб, медуз, всякого рода морских обитателей. С интересом читая книжку, я и не подозревал, что она являла собой мою будущую профессию. Что через двадцать шесть лет я буду изучать рыб Карибского бассейна.
Школьная художественная самодеятельность широко использовалась в агитационно-пропагандистской работе. Чтобы довести до сведения жителей Добринки события в районе, области, стране и мире, руководители района еженедельно встречались с населением. Это происходило на так называемых десятидворках. В одном из наиболее просторных домов на встречу с агитаторами собирались соседи из девяти близлежащих строений. В тесной, но уютной обстановке велся спокойный неофициальный разговор обо всем, что интересовало жителей Добринки и ее власть. На такие встречи агитаторы брали с собой ребятишек, которые пели, читали стихи или небольшие рассказы. Если позволяла площадь, то могли и потанцевать под гармошку или балалайку.
События на озере Хасан, Халхин-Голе, победа фашистов в Испании создавали атмосферу кануна войны. Шла мобилизация мужчин в армию. Для кавалеристов требовались кони. По нашей дороге то и дело гнали табуны лошадей, проходили пешие отряды красноармейцев. В школе нас обучали надевать противогазы. Появились кружки ворошиловских стрелков. Приближалась большая война.
1941 год
О начале войны добринцы услышали из установленного на площади громкоговорителя. Был теплый летний день. Люди стояли небольшими группами, обсуждали эту новость.
Многие добринцы добровольно пошли в военкомат, другим приносили повестки. Наши родственники Евгений Яковлевич Горбачев, который был кассиром в добринском отделении Госбанка, и его брат Серафим Яковлевич, работавший на Воронежском ликероводочном заводе, ушли на фронт в первые же дни войны.
Красноармейцев провожали на сборные пункты на платформе железнодорожной станции. Там собиралось много народа — родственники, друзья, соседи. Провожали с песнями, гармошкой, смехом, пожеланиями скорой победы и быстрого возвращения домой. Платформа была из кирпича и бетона. Там было чисто. До войны туда ходили прогуляться, посмотреть на проходящие мимо поезда и себя показать. С началом войны усилилась тяга к общению, люди стали чаще уезжать и приезжать. Появились первые эвакуированные семьи. Две из них поселились в нашем доме.
Число мужчин в Добринке заметно сократилось. Забота об уборке урожая, других хозяйственных делах легла на плечи женщин, стариков и подростков.
Мы, школьники, помогали колхозам убирать сначала зерновые, а затем сахарную свеклу. Уходя на работу, брали с собой еду. Как правило, вареную картошку, яйца, какие-нибудь лепешки. Но чаще одну картошку. Придя утром на работу в поле, мы сразу поедали свой обед, не дожидаясь полудня. Зато потом можно было не отвлекаться от дела и забав, которые не оставляли нас и в это тяжелое время. Мы словно с горки съезжали с высоких скирдов, прятались между снопов, играли в лапту, чижика.
Труднее было на уборке сахарной свеклы. Холодная и дождливая погода, поле, открытое для всех ветров. Мы очищали от комков грязи выкопанные корни. Руки были грязные и синие от холода. Зато какое удовольствие получали, возвратившись к вечеру домой, где можно было что-нибудь поесть. Дома было уютно, но тоже холодно: донецкий уголь поступать перестал, а другого топлива в Добринке не было.
Снабжение ухудшилось с самого начала войны. Не стало не только угля, но и многих промышленных товаров, резко увеличилась стоимость соли. Ее продавали на базаре стаканами. В стакан входило несколько крупных кусочков причудливой формы, и стоил он дороже многих других товаров. Во всяком случае, дороже бутылки водки, которая, сколько себя помню, служила самой надежной конвертируемой мерой стоимости.
Моя тетя Нина почти всю войну работала секретарем райкома комсомола соседнего Талицкого района. Организовывала помощь фронту в виде посылок с варежками, носками, кисетами, махоркой, разной снедью. Проводила работу по подписке на государственный заем, готовила молодежь к вступлению в армию. Участвовала в рытье окопов, сборе средств на военную технику для фронта. Моталась по селам района пешком, иногда верхом на лошади. Весной дороги, проходящие через луга, были затоплены талой водой так, что она доходила до брюха лошади. А иногда, говорила тетя Нина, лошади приходилось переплывать особо глубокие места. Мы редко видели ее дома, но, когда она появлялась, от нее исходила уверенность в скорой победе.
Ребячьи игры
Через Добринку шли эшелоны с разбитой военной техникой. Танки направлялись для ремонта на тракторный завод. Пока состав стоял на станции, мы забирались внутрь танков и находили там патроны, планшеты с картами, а то и пистолеты. У нас была и еще одна дурацкая забава. В разведенный костер бросали пригоршню боевых патронов, пули из них разлетались в разные стороны, а нашей задачей было как можно быстрее спрятаться.
Не миновало меня и подростковое хулиганство. Мы любили забираться за яблоками в чужие сады, хотя в своих собственных росли такие же яблоки.
Еще я отдирал плохо прибитые к заборам доски на топку. На свеклопункте, куда ходил к Любане, воровал клубни свеклы. Если кусочки свеклы долго-долго варить, они приобретают светло-коричневый цвет и твердость, становятся похожими на жевательную резинку. Также мы собирали колоски на поле, что было запрещено. Таких, как мы, с полей гоняли объездчики на лошадях. А однажды я украл хлеб. Дело было так.
В нашем доме жила эвакуированная девушка, которая работала официанткой в столовой летной части, расквартированной в Добринке. Видя, как мы голодаем, она предложила вечером прийти к ней в столовую, где она передаст мне хлеб, оставшийся после ужина от офицеров. Когда стемнело, я отправился в столовую. С трепетом и страхом вошел в зал, в котором уже никого не было. Наша девушка передала мне наволочку от подушки, наполовину заполненной кусочками хлеба. Когда я принес добычу домой и высыпал на стол содержимое наволочки, там оказалось много недоеденных кусочков, в основном белого хлеба. Были и целые, еще не тронутые куски — настоящее в то время богатство.
Торфоразработки
Основной проблемой для Добринки стала организация отопления. Поставки угля прекратились. Немцы захватили Донбасс. Добринка замерзала. Проснувшись утром, я разбивал лед в ведре, чтобы зачерпнуть воды и умыться. Чернила в чернильницах-непроливайках замерзали не только долма, но и в школе. Властями было принято решение приступить к добыче торфа, который залегал в окрестных болотах. Прорыли канавы, через которые спустили воду из болот, выкосили камыши и другую растительность, вычистили со дна слой ила и грязи и организовали добычу торфа. Мокрый, хлюпающий водой торф нарезали кирпичиками, которые затем выносили на берег и просушивали.
В тринадцать лет я поступил на работу в райтоп. Меня отправили в бригаду, которая трудилась на болоте, расположенном за свеклопунктом у деревни Терпигорево. Вначале я складывал высохшие легкие кирпичики в штабеля, потом стал укладывать мокрые в «ёлочки» для просушки. Насквозь пропитанные водой куски торфа весили пять-семь килограммов, от этой работы болела спина. Немного легче было перекладывать «елочки» просушенными кирпичиками вниз, а серыми вверх. Работали до заморозков, отрывая время от учебы.
На второй год мне уже доверили резак — это своего рода лопата с короткой ручкой и большой перекладиной.
Мы очень уставали, зато радовались, что выполняем важную работу, за которую ежедневно получали по пятьсот граммов хлеба. Иногда выдавали американский яичный порошок или свиную тушенку. Однажды я получил отрез какого-то материала, похожего на частую марлю. Дома ее сложили вдвое и сшили платье для бабушки Тани.
После войны, когда я уже работал в Астрахани, товарищи, с которыми я добывал торф, подняли ведомости и определили, кто сколько проработал на заготовке торфа. Получилось, что во время Великой Отечественной войны я наработал стаж около двух лет. Меня и моих товарищей-торфяников наградили медалями «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».
Война затягивалась
Война затягивалась. Затягивались и наши пояса. Полкило хлеба, которые получал я как единственный в семье владелец хлебной карточки, на всех явно не хватало.
Мы дружно жили в одном доме с эвакуированными квартирантами. Ни о какой квартплате речи не было. Помогали друг другу чем могли. Иногда, собравшись за столом, вместе пели протяжные русские песни.
Не помню, чтобы в тесноте, в которой мы жили, были какие-то обиды.
Много позднее, будучи в Ленинграде, я заходил в гости жившим у нас во время эвакуации Жабкиным.
… А пока война не давала забыть о себе. Над Добринкой надрывно гудели немецкие самолеты. Мы распознавали их по звуку. По вечерам небо прорезали мощные прожектора. Иногда в перекрестье их лучей попадал самолет, и по нему открывали огонь зенитные установки — четыре соединенных вместе пулемета в кузове грузовика. Одна такая установка стояла рядом с нашим домом, другая у штаба летной части, третья у элеватора. Порой стреляли трассирующими пулями, но молодые девчата-зенитчицы никогда не попадали в цель.
Однажды мы услышали необычайной силы взрыв. Это взорвался бомбардировщик нашей летной части, попытавшийся сесть с бомбами, которые не удалось сбросить на врага. Погибшие летчики покоятся на добринском кладбище.
Чуевская средняя школа
Осенью 1943 года началась моя учеба в Чуевской средней школе. С самого начала она напоминала мне лицей — по набору предметов, которые мы изучали, по квалификации учителей, по горячим спорам на переменах у пруда о только что услышанном на уроке, по стремлению всех учеников к образованию.
Для нескольких учеников (десяти или пятнадцати), в число которых входил и я, были организованы горячие завтраки. Перед уроками мы приходили в домик для хозяйственных работ и там нам давали горячий суп из пшена.
Убогий быт легко уживался с прекрасным миром наших чувств. В школе мы устраивали вечера вопросов и ответов, например, о любви и дружбе. Занимались в драмкружке, ставили пьесы.
Сдав экзамены почти на отлично (с одной четверкой по немецкому языку), решил поступать в юридический институт. Но, приехав в Москву, узнал, что общежитие студентам полагается лишь с третьего курса. Пришлось возвращаться домой. Выйдя из вагона в Добринке, случайно встретил школьных друзей, которые ехали в Астрахань, в рыбный институт. Отправился с ними за компанию. Но, как оказалось, выбрал себе любимую профессию на всю жизнь…
Тетя Нина
Лето 1949 года было для меня счастливым. В Добринке жизнь налаживалась. Появились новые предприятия, дороги. Улучшалась и жизнь нашей семьи. Тетя Нина, оставшись вдовой после гибели на фронте мужа, стала работать в добринском райисполкоме.
Я, в то время уже студент, приехал в Добринку с Камчатки, где провел некоторое время, с подарками и небольшой суммой денег. Мы были счастливы, что в прошлое уходит нищета и прочие беды. Мне кажется, что вся страна тогда жила предвкушением будущего счастья, которое затмевало существующие недостатки. Но жизнь готовила новые испытания.
Так получилось, что моя тетя Нина, честнейший человек, комсомолка, секретарь Талицкого райкома ВЛКСМ, учительница, была осуждена за … взятку. Перед тем как ее осудили, была заведующей социальным отделом Добринского райисполкома. Ей пришлось самой создавать этот новый для того времени отдел, и она несколько лет возглавляла его. Была активным членом партии и отличалась острыми критическими выступлениями на заседаниях исполкома и пленумах райкома партии.
Как она сама полагала, причиной ее дела было выступление на пленуме Добринского райкома, в котором она раскритиковала одного районного начальника: тот требовал от нее назначить пенсию его теще, не имеющей на то основания. А вскоре после этого пленума ее как члена ревизионной комиссии Райпотребсоюза (общественная обязанность) направили произвести ревизию в магазине в каком-то небольшом селении.
После ревизии в тот же магазин отправили другого ревизора, который обнаружил недостачу. То, что тетя Нина посчитала за коробки с флаконами одеколона, оказалось ящиками с аккуратно уложенными пустыми флаконами с завернутыми крышками. Продавщицу обязали покрыть недостачу за свой счет, а тетю Нину привлекли к уголовной ответственности за «получение взятки, имеющей целью скрыть недостачу».
Тетю Нину отправили в колонию, не исключив из партии и не отозвав из депутатов районного Совета. Она в своей колонии была передовиком производства и ей предстояло досрочное освобождение. Так и произошло. Когда тетя Нина вернулась из колонии, с нее потребовали уплаты партийных взносов за время отсутствия.
Она поступила на работу в Добринский райпромкомбинат, который шил простыни, наволочки и другие незатейливые изделия, расходившиеся по всей стране. Бывая в командировках и заходя в магазины, чтобы поинтересоваться наличием изделий легкой промышленности, я нередко встречал там продукцию Добринского райпромкомбината. Даже во Владивостоке. Тетя Нина работала на этом комбинате контролером по качеству изделий, и ее портрет все время красовался на Доске почета.
В старости тетя Нина осталась одна в Добринке. Она категорически отказывалась переехать к нам в Москву. Ее дом постепенно ветшал и уже представлял угрозу для хозяйки.
В конце концов она согласилась переехать в Введенский геронтологический центр под Липецком, но при одном условии — после смерти быть похороненной в родной Добринке. Умерла тетя Нина в 2008 году в возрасте 98 лет.
Отпели ее в добринском храме и похоронили на кладбище рядом со всей нашей родней.
На месте ее старого дома был построен двухэтажный магазин бытовой техники. И наш старый дом существует теперь только в моих снах. В них меня беспокоит, закрыли ли мы на ночь двери в сени, в которые иногда забирались на ночь приезжие в Добринку чужие мужики. Снятся и другие картины из детства.
Подготовили Валерий ВОЛОКИТИН и Ольга ФРОЛОВА.
